Премия Рунета-2020
Ижевск
+5°
Boom metrics

Юрий Грымов: У меня «Трем сестрам» будет по 65-70 лет

Режиссер фильмов «Анна Каренина. Интимный дневник» и «Три сестры. 120 лет спустя» пришел в гости к Давиду Шнейдерову на Радио «Комсомольская правда», чтобы рассказать о новых работах [аудио]
Режиссер Юрий Грымов в гостях у Давида Шнейдерова на Радио «Комсомольская правда»

Режиссер Юрий Грымов в гостях у Давида Шнейдерова на Радио «Комсомольская правда»

Фото: Давид ШНЕЙДЕРОВ

Шнейдеров:

- В эфире «Синемания». Мой герой – москвич, служил в армии, работал на заводе АЗЛК, в рекламном бизнесе, огромное количество призов, снимался в клипе, участвовал в реализации предвыборной кампании Ельцина. У него была своя школа кино и телевидения, снимает кино, первый фильм – «Му-Му», выпускал журнал «Посмотри», выпускал журнал «Факел», ставил спектакли. Юрий Грымов, человек, если сказать, кто он, будет, наверное, все наше эфирное время. Потому что он и режиссер, и продюсер, и политик. Юра, почему так за свою жизнь побросало?

Грымов:

- Не побросало. У меня не было цели бегать и суетиться. Просто сфера моих интересов разная. Мне нравиться заниматься и дизайном, и театром, сейчас опять кино. Мне просто это интересно. Учитывая, что я с детства занимался живописью, для меня эпоха Возрождения, когда… Я сейчас не сравниваю себя с Леонардо да Винчи, а с другой стороны, почему бы и не сравнивать. Это очень важный момент, когда ты к чему-то тянешься. И когда люди в эпоху Возрождения занимались разными вещами, это считалось нормой – и поэзией, и астрономией, и архитектурой, и т.д. Мне все это интересно. Я с удовольствием бы еще математикой занялся, но, к сожалению, думаю, математику я уже упустил ввиду возраста.

Шнейдеров:

- Если ты заговорил про Ренессанс, треченто, кватроченто, чинквеченто – какой период предпочитаешь?

Грымов:

- Я не думаю, что так серьезно хотел бы это разделять. Мне это все очень интересно, но мне всегда интересны за этими прекрасными периодами имена. Это касается литературы, это касается живописи. Меня интересует имя. Когда кто-то мне на съемочной площадке начинает говорить «я художник», я всегда говорю: хорошо, а Леонардо да Винчи тогда кто?

Шнейдеров:

- Изобретатель вертолета.

Грымов:

- Если вы себя меряете определенными лекалами, размером, это одно, а если вы относитесь к себе без интереса… Быть самому себе интересным, тогда вы становитесь интересным кому-то другому.

Шнейдеров:

- То есть начинать нужно с себя?

Грымов:

- Конечно. Я хожу в круглых очках, и кто-то мне сказал: Юрий, у вас такие очки, как у Лепса. Вот это уровень этого человека.

Шнейдеров:

- А почему не как у Леннона?

Грымов:

- Почему не как у Оззи Осборна? То есть измерение откуда идет. У кого-то – от Лепса. О’кей, это ваши лекала.

Шнейдеров:

- Я рискую обнаружить чудовищную неграмотность. А кто такой Лепс?

Грымов:

- Вы сейчас пижоните?

Шнейдеров:

- Нет. Я знаю, что это певец…

Грымов:

- Этого достаточно. Это известный певец, которого любят миллионы людей. Эту музыку, может быть, я не очень люблю, но это певец, это известный человек, который собирает стадионы, и надо относиться к этому уважительно.

Шнейдеров:

- Раз уж мы начали говорить о современности. Еще несколько дней назад все кинематографическое сообщество бурно и взволнованно обсуждало «Кинотавр». Твое отношение к русским кинофестивалям и «Кинотавру» в частности?

Грымов:

- К фестивалям отношение у меня странное стало. Объясню почему. Я считаю, что мы присутствуем при закате кинематографа вообще, не только российского, но и мирового. Как таковое кино исчезает. То, что я называю Кино с большой буквы, те фильмы, на которых я воспитан был. Есть закат. Победил маркетинг. Это не Кино с большой буквы.

Фестивали это пережитки ХХ века, когда на этих фестивалях рождались судьбы людей, были оценки. Сегодня это все-таки больше такой туристический бизнес. Если мы говорим про российские фестивали, это вообще туризм. Ты затронул вопрос «Кинотавра». У меня были и победы на «Кинотавре», я был членом жюри, я был гостем, я в разных качествах был на этом фестивале. Последние лет 8 я не езжу на «Кинотавр». Могу даже объяснить, почему не езжу. Совершенно мне стало неинтересно. Потому что когда был еще Марк Рудинштейн, родоначальник фестиваля «Кинотавр» в Сочи, кто-то говорил, что там люди много выпивали. Да, выпивали. Только кино смотрели. Это разница большая. То есть люди выпивали и говорили на пляже о кино.

Шнейдеров:

- Сейчас такой целый термин появился.

- Юрий, как вы относитесь к новому фестивальному кино?

Грымов:

- Его не существует, фестивального кино. Те пережитки ХХ века… Фестивальное кино - это какое кино? Если говорить по-пижонски совсем, бывает кино хорошее или нехорошее, интересное или неинтересное. Категория «интересно» это очень большая категория. Знаете, когда говорят: Юрий, это интересное кино, - это не значит, что оно мне понравится. Или книга. Фестивальное кино это придумки каких-то странных маргиналов, замученных художников, которые считают, что можно снимать на мобильный телефон. Снимем на мобильный телефон, засунем его в унитаз, будем снимать, кто подходит к унитазе. Вот такое кино. Потом все вышли на каком-нибудь фестивале в Амстердаме, пописали в общественном туалете и обсуждают. Я такое кино не люблю. Мне нравится кино, которое находится посередине между мейнстримом, то есть кино такое массовое, в меру примитивное и грубое, и кино авторское – это другая граница. Авторским кино может называться все, что угодно. Я нахожусь посередине. То есть мне нравится сохранить авторскую позицию, я пересказываю историю, но в то же время я не считаю возможным и нужным морочить голову высокопарностью, которую, по-моему, и сам художник не понимает.

Шнейдеров:

- Александр Велединский, который снял «Географ глобус пропил», так и сказал: «Я снимаю и хочу снимать авторский мейнстрим».

Вы считаете, что особого фестивального кино не существует?

- Юрий, а существует ли, по-вашему, сейчас в России национальное кино?

Грымов:

- Национальное кино как явление, безусловно, существует. И я снимаю сейчас кино. У меня в сентябре-октябре выйдет «Анна Каренина», сейчас я снимаю «Три сестры» по Чехову. И люди какие-то снимают. Но если говорить и оперировать большими цифрами, официально снимается, как я слышал, где-то 70-80 картин. До экрана доходит 20. Это, конечно, несерьезно. Говорить об индустрии просто смешно. Индустрии в кино не существует. Существует индустрия телесериалов, а кино как такового нет.

- В одном из интервью вы сказали: я за честное кино. Что имеется в виду – авторское кино, провокационное?

Грымов:

- Авторское. Понимаете, не существует не авторского кино. С одной стороны, то, что называется артхаус, это авторское кино. Мейнстрим это не авторское кино, как бы считается. Но это тоже лукавство. Потому что везде есть автор, всегда есть рассказчик. Если мы смотрим кино и нам оно не нравится, то это просто плохой рассказчик и плохой автор. Гайдай снимал комедии. Он автор этих комедий. Поэтому когда начинают говорить о победе продюсерского кино, назовите мне хотя бы 20 успешных картин продюсерского кино России. Мы назовем 5, наверное. То есть продюсерское кино как таковое проваливается. Потому что у него совершенно другие задачи.

Шнейдеров:

- Все равно кино снимает не продюсер, а кино снимает режиссер.

Грымов:

- У нас в России, к сожалению, такая тенденция, что режиссер это функция. То есть режиссер – это как осветитель, его можно поменять во время съемок и т.д. Я такое не приемлю. Я сам снимаю кино, я сам рассказываю историю, я сам являюсь продюсером. Сейчас я вообще выступил на «Трех сестрах» оператором-постановщиком вдобавок ко всему. Потому что мне этого давно хотелось, и такое обстоятельство случилось. Оператор, который со мной снял две картины, за день до съемки сказал, что не сможет работать. Почему я стал оператором-постановщиком на «Трех сестрах»? Потому что оказаться в неприличной позе на 1,5 дня до съемок. Это подтолкнуло меня к тому, что я встал за камеру и стал оператором-постановщиком, к тому списку, который только что читал уважаемый ведущий. Объясняю почему. Мне это все интересно, это мое кино. Я отвечаю за пуговицу, я отвечаю за артиста, я отвечаю за его текст.

Шнейдеров:

- А монтаж?

Грымов:

- Монтаж, конечно. Это мое кино. Потому что я рассказываю. Если мы говорим про функцию режиссера, вы знаете, в Америке снимается гигантское количество планов артиста, а потом отдается монтажеру, он собирает. А я снимаю так, как собираюсь монтировать. То есть я знаю заранее, как это кино будет выглядеть на экране.

Шнейдеров:

- Я в свое время задал вопрос, почему вы сами монтируете свои фильмы, великому режиссеру эротического кино Тинто Брассу. Он посмотрел на меня с недоумением и сказал: «А разве не ваш Пудовкин это придумал?»

Грымов:

- Люди, которые сказали, что монтаж это аттракцион, - это правда. Это очень интересно, потому что вы находитесь наедине с материалом. Кино это много-много людей, много-много проблем, которые вы должны решать во время съемки – по роли, по тексту, по обстоятельствам. А монтаж это очень интересно, потому что вы один на один с материалом.

- А сложно ли сейчас найти финансирование кинокартины, которая не является агитационной или прямым заказом вышестоящих организаций?

Грымов:

- Я не знаю. Я снимаю на свои деньги фильмы. Практически всегда я снимаю на те деньги, которыми я сам располагаю или нахожу. Потом я продаю и зарабатываю. Я скажу, что мои фильмы (их 5) до сих пор продаются. Я каждый месяц продаю свои картины по разным телеканалам и т.д. У меня в «Трех сестрах» участвует 30% киностудии Горького, которая нас любезно поддержала и дала реквизит, технику какую-то. Я вообще считаю, что ответственность должен нести и режиссер за качество картины. Когда вы работаете на результат, а не просто получили гонорар и ушли.

- А сколько, по вашему мнению, на сегодняшний день нужно денег, чтобы снять фильм в России? И можно ли снимать хорошие фильмы в разных жанрах на скромные суммы?

Грымов:

- Вообще разговоры о том, что нужно очень много денег на кино, это в пользу бедных, это разговоры продюсеров, чтобы получить максимум денег. Я не хочу ставить в прямую зависимость большой бюджет и качественное кино. Его нет. Если бы все было так просто: вы тратите много денег, у вас получается очень хорошо, - этого нет. Поэтому я считаю, что российское кино должно оперировать небольшим бюджетом. Я все-таки за камерные картины.

Шнейдеров:

- А что такое небольшой бюджет? Это 10 миллионов, 5 миллионов?

Грымов:

- Нет, я думаю, что это до 2 миллионов…

Шнейдеров:

- Долларов?

Грымов:

- Да. Это адекватно. Это деньги, которые теоретически можно вернуть. Тратить 40-50 миллионов долларов на кино в России – это какая-то глупость, господа. Объясню почему. Есть такой прибор, калькулятор, и когда там цифры складываются, потом нажимаешь «равно» и получается ответ. Так вот, если вы посчитаете те деньги, которые заявляются продюсерами, на количество зрителей, которые потенциально могут посмотреть, заложите туда риски и т.д., вы поймете, что финансового успеха достигает, может быть, одна картина в России в год из этих 70-80.

Шнейдеров:

- Поскольку я владею цифрами, я более оптимистичен. В России достигает коммерческого успеха не одна картина в год.

Грымов:

- Не может быть! Две?

Шнейдеров:

- Пять.

Грымов:

- Пять картин! Давайте быстро скидывайтесь и тратьте бабки в желании вернуть. В общем, это все смешно. 70-80 картин выходит. Какие доползают до экрана? Вы можем с вами можем обсудить 2-3. Пять картин, дай бог, вернули деньги. Это что, индустрия, что ли? Нет индустрии. Она была в 60-х годах, она была в 70-х годах, остатки – в 80-х. Потом полное разрушение. Потом обнадеживающие факты 2000-х годов, что было ощущение, что кино может пойти. И потом все это рухнуло, потому что зритель сказал: фиг вам, мы будем смотреть американских пауков, муравьев, рыбок каких-нибудь, не хотим мы смотреть ваше скучное русское кино. И я расстался с иллюзиями относительно широкой аудитории зрителей. Я комфортно себя чувствую в театре, я знаю своего зрителя, они смотрят мои картины, качают, пишут мне письма. Поэтому если я не выхожу за пределы большого бюджета, я чувствую себя комфортно. А тот зритель, который хочет смотреть крушение самолета… Для меня это смотреть крушение судеб, а не техники. Поэтому для меня важны вот эти зрители. А те зрители, которым я неинтересен, так они и мне тоже неинтересны. То есть мы не встречаемся.

Шнейдеров:

- Константин пишет: «Я вчера смотрел старую кинокомедию «Веселые ребята» и обалдел от хохота и дикого восторга. Вот это был фильм – какие артисты, как поют, какая изумительная драка».

Грымов:

- Есть масса прекрасных картин. Зайдите ко мне на сайт Грымов.ру, где я пишу рекомендации фильмов, которые любой человек должен посмотреть. Есть масса великолепных картин, которые вы могли просто не видеть. Там есть рубрика «Рекомендации». Пока только фильмы. Я готовлю большую рекомендацию по музыке.

Шнейдеров:

- А по еде?

Грымов:

- По еде есть рекомендации, сейчас будут по ресторанам, потому что я много путешествую. И по музыке и по книгам. Но пока выложена только рекомендация по фильмам.

Шнейдеров:

- А еще Юра делал в свое время программу на телевидении, которая называлась «Большая рыба», где он сам эту рыбу и готовил.

Грымов:

- Я удивился одной вещи. Я довольно скептически относился к небольшому телеканалу, где я вел… Я удивился такому большому вниманию зрителей. Поэтому, пользуясь случаем, хочу сказать: большое вам спасибо за письма. Может быть, когда-нибудь я восстановлю эту передачу – разговоры о кино. Я приглашаю туда людей, которые мне интересны.

Шнейдеров:

- Все-таки 5 фильмов в год. Точнее, 5% снятых кинокартин в год.

Грымов:

- Видите, 4,5 картины. Задача многих продюсеров что сделать? Затащить зрителей в зал и выключить свет. И обманывать. Поэтому я к такому кино отношусь, скажем так, с улыбкой. Потому что оно такое и делается. А если кино мое авторское или мой спектакль «Цветы для Элджернона», который идет в РАМТе уже третий год. Три года переаншлаги, билеты купить нельзя. Значит, есть зритель, который хочет такое. Также зритель и фильмы хочет смотреть разные. Берите и снимайте кино. У вас есть зритель.

- А может ли режиссер или продюсер просчитать, станет ли фильм блокбастером?

Грымов:

- Такие примеры были, и люди пытались считать. Но сколько людей просчитывается. Опять какие-нибудь 5% из 100 делали ставки и зарабатывали большие деньги. Мой любимый фильм Apocalypse Now Копполы, фильм, который в принципе претендует на слово «блокбастер», но это же крушение финансовое, в том плане, что Коппола потратил все свои деньги, заложился, два раза в психбольнице лечились несколько актеров, 5 или 6 лет это снимали. Просто настоящий ад. Но кино великое, и потом собрало деньги.

Но есть другие примеры, когда люди тратили очень мало денег и не рассчитывали на блокбастер, но собрали как блокбастер. Прекрасный фильм «Один плюс один». Потратили 9 миллионов, собрали 280. Вот это круто…

Кстати, когда ты перечислял виды моей деятельности, которыми я занимаюсь, я думаю, что практически достиг некого совершенства. Могу объяснить. Помните, есть такая пословица – кино, вино и домино? Так вот, с кино – понятно, я делаю его, рад, что и зрители, и награды есть в профессиональных конкурсах и т.д. Я же свое вино выпустил, в Испании, правда. Совсем недавно я получил три золотых медали. Три моих вина получили по одной золотой медали. И одно вино получило серебряную медаль.

- Кстати, а почему Мидсаммер?

Грымов:

- Это середина лета, у меня день рождения скоро будет. Поэтому сейчас буду работать над домино. Есть чемпионат России по домино. Хочу выиграть чемпионат России по домино. Тогда получается классно. У меня есть награды за кино, у меня есть награды за вино, и теперь за домино.

Шнейдеров:

- Александр пишет: «Сейчас нужен не Абуладзе, а сейчас нужен Жора Крыжовников. Спроси у молодых, кто такой Тенгиз Абуладзе, скажут: грузинский авторитет. Не «Покаяние» сейчас, а горько».

Грымов:

- Я считаю, что ни в коем случае нельзя ждать одного кино для всех. Нет одной книги для всех. Кто-то любит «Курочку Рябу», кто-то – «Колобок». Не надо ждать одного кино. Конечно, если вы говорите про фильм «Горько», это абсолютно народная, такая трэшевая история, которая кому-то нравится, кому-то не нравится. Но при этом существует великий Абуладзе.

Шнейдеров:

- У нас есть звонок. Алексей, здравствуйте.

- Здравствуйте. Известно, как обстоят дела с документальным кино?

Грымов:

- Документальное кино существует. Это довольно доходный бизнес, потому что покупает телевидение и т.д. Я, к сожалению, не отметился в документальном кино. Я все-таки люблю рукодельные вещи, я люблю создавать. А документальное кино это момент наблюдения.

Шнейдеров:

- Две картины, о которых мы сейчас поговорим. «Интимные дневники Анны Карениной»…

Грымов:

- Если точно, «Анна Каренина. Интимный дневник». Кстати, вчера переименовал. У меня назывался «Интимный дневник Анны Карениной». А потом я понял, мы живем во время интернета, существуют поисковики. Лучше набрать «Анна Каренина», и там выскакивает: «Анна Каренина. Интимный дневник».

Шнейдеров:

- И «Три сестры. 120 лет спустя». «Анна Каренина. Интимный дневник» - стоял ли за тобой дух Питера Гринуэя?

Грымов:

- Нет. К Гринуэю я отношусь с большим интересом.

Шнейдеров:

- У него есть фильм «Интимный дневник».

Грымов:

- Слушайте, этих интимных дневников в интернете… У нас сегодня интимный дневник это Фейсбук. Только он почему-то, вместо того чтобы быть интимным, личным, он становится общественным. Есть же еще придурки, которые гоняют на машине и себя снимают. Сами себя снимают, как они из автоматов стреляют. Потом их в тюрьму сажают. Человек совершает преступление, снимает и всем говорит: смотрите, какой я идиот, ловите меня, я хочу в тюрьму. У меня называется «Интимный дневник». Но я хочу оговориться. Где-то прочитал: «У Грымова, наверное, много эротики». Уважаемые господа журналисты, интимный – это личный, не сексуальный. Безусловно, если кто-то знает содержание «Анны Карениной» больше, чем просто поезд, там все-таки отношения с двумя мужчинами.

- Юрий, вы уже отсняли «Интимный дневник Анны Карениной» и заканчиваете съемки фильма «Три сестры. 120 лет спустя». Скажите, почему действие обоих фильмов у вас перенесено в наши дни, и почему именно такое прочтение классики?

Грымов:

- На самом деле вопрос абсолютно очевидный, и я на него неоднократно отвечал. Один из моих любимых режиссеров, Эфрос, у него есть прекрасный четырехтомник. Когда его ругали за «Три сестры» и говорили, что это не Чехов, он писал: «А кто эти люди – эксперты по Чехову?» Кто может понять, как надо рассказать, о чем, что надо увидеть в этих произведениях? Я считаю, что сегодня сделать «Три сестры» с 25-летними девочками (я смотрел такие спектакли) это крайне неинтересно, это скучно. Как Станиславский говорил – не верю. Ряженые эти все актрисы. А сегодня я изменил возраст на 35 лет. У меня актрисам по 65, по 70, мужикам не по 30, а по 60. Я собрал весь цвет российского кино разных периодов. У Эфроса в «Трех сестрах» играла Анна Каменкова. Она играла младшую сестру. И она так ругалась с Эфросом и просила дать ей среднюю, Машу. Это самая интересная роль, любовь, Вершинин, в омут с головой и т.д. И когда я решил изменить возраст и пойти сильно за 50-60, я звонил Анне Каменковой: у меня есть один проект, я бы хотел снять «Три сестры». Пауза. Понятно, девушке не 25 и не 27. И потом она мне рассказывала эту историю, что она хотела сыграть среднюю сестру. И я ей предлагаю играть Машу. Она говорит: «Юра, ты мне звонишь, а я сижу и плачу. Я всю жизнь мечтала и рассталась с мыслью, что когда-то смогу сыграть Машу». А вы понимаете, что такое Маша в 65 лет, в омут с головой - Вершинин, которого играет Макс Суханов у меня, и она хочет уйти от мужа в 65 лет. У меня играет Саша Балуев, у меня играет Игорь Яцко, у меня играет Пашутин, у меня играет великий Ясулович, который еще в «12 стульях» играл. У меня играет Людмила Полякова, играет Ирина Мазуркевич, Владимир Носик. Знаете, я купаюсь в каком-то киселе счастья. Потому что кино это большое производство, это сложно, много людей. Но я не борюсь ни за что, я просто снимаю кино, потому что получаю огромное удовольствие от этих актеров. Я и так снимал великих людей, но просто когда у тебя все такие… Мы писали заявки в Госкино – у меня все народные артисты, лауреаты Государственной премии СССР, России, там «Ники» и «Маски».

- «Три сестры». В чем актуальность пьесы в наши дни?

Грымов:

- Она актуальна тем, что я изменил возраст, увеличив в два, а то и в три раза.

Шнейдеров:

- Чехов написал эту пьесу 100 лет назад.

Грымов:

- Да, 100 лет назад. Но мне кажется, что совсем ничего не изменилось, но если это перенести в сегодняшний день и изменить возраст. Потому что совершенно другое мироощущение у человека в 60-70, другие ощущения, чем в 25. Наверное, при Чехове были такие рассуждения. Все-таки интеллигентный человек думает прежде всего о других людях, а не о себе. Нет совершенно стяжательства. Во-вторых, не забывайте, что сегодняшнее время – то, что мы говорим: старость помолодела. Это очевидно. Сегодня, когда по телевизору я слышу, что надо пенсионный возраст сдвигать до 63 лет, здесь хочется сказать любому политику: господа, а что делать человеку, когда человек работает и после 40 он уже никому не нужен? Что он будет делать с 40 до 63, не получив даже копеечную пенсию? Вот это преступление. Потому что нет занятости. Очень много людей, которых я знаю в сфере культуры, которые талантливые и даже очень известные люди, они находятся без работы. Поэтому когда я перенес этот возраст… И мы рассказываем историю, что нужно работать, как написано у Чехова. Это востребованность, желание быть полезным. Мне кажется, что только вот такое прочтение… Я сам автор этого прочтения, в том плане, что я хочу такую историю рассказать, я в это верю, что это интересно.

- Юрий, а каким было ваше первое впечатление от романа Толстого «Анна Каренина»?

Грымов:

- Первое впечатление было в школе, ужасное. Это было совершенно неинтересно и скучно. Потому что я не понимал. В 16 лет, наверное, мы читали, и мне это было крайне неинтересно, эти страдания. Потом, когда я перечитывал где-то за 28, конечно, все это по-другому, когда ты уже что-то пережил, ощутил, у тебя есть свое личное отношение к противоположному полу. Не просто половое созревание, а отношение именно к противоположному полу. Поэтому становится интересно. И я поэтому пересказал этот рассказ по-своему, сохраняя линии Толстого. Безусловно, там и Вронский есть, и Каренин, но по-своему.

Шнейдеров:

- А там ты как с возрастом обошелся?

Грымов:

- Увидите. Все сюрпризы – на премьере.

Шнейдеров:

- Я помню, каким для меня было потрясением, когда в свое время понял, что «Анне Карениной» слегка за 20, Вронскому еще нет 20, а Каренину 30.

Грымов:

- А «Война и мир»? Там вообще все – молодежь пузатая. Я, кстати, мечтаю поставить «Войну и мир» в театре, мы написали пьесу. Мне очень интересно. Потому что там кайф, что всем по 22-25.

Шнейдеров:

- Иногда после современного прочтения классики люди, особенно критики, говорят: автор этого не писал. Ты уверен, что тебе сейчас не станут этого говорить?

Грымов:

- Да пожалуйста, это же чья-то работа. Я максимально искренне делаю то, что я делаю. Мне это близко. Если зритель разделяет то, что я делаю, и говорит мне слова благодарности, я рад. Но у кого-то есть работа – сказать, что я не прав. Я к этому отношусь так: хорошо, вы сказали. Но ведь критик тоже может быть не прав. Почему критик всегда прав? Это бред. Он тоже человек. Высказывайтесь, уходите с моих фильмов, выключайте телевизор, не смотрите мое кино. Это право каждого человека.

Шнейдеров:

- У нас есть слушатель Яша, который каждый раз примерно на 45-й минуте программы пишет и говорит, какая плохая программа.

Грымов:

- Наверное, Яша сидит сейчас и хочет с кем-то пообщаться. Давайте ему такую возможность, пусть он общается. Я вообще выпускал бы Яшу в эфир.

Шнейдеров:

- Я читаю все его эсэмэски.

Грымов:

- Надо с человеком поговорить. Люди все разные. Вы не забывайте, что наша удивительная страна, она гигантская. У нас не так много людей, 140 миллионов человек, но вы поймите, что мы очень разные, и мы все называемся русский народ. Но мы все очень разные. Люди, живущие на Сахалине, это такие люди. Люди, живущие, допустим, в Москве, это другие. Все разные.

- Кто для вас главный критик?

Грымов:

- Сам я. Я надеюсь, что пока я еще в уме, я способен оценить какие-то свои победы относительно самого себя, что я сделал. Например, взять сегодня и снимать «Три сестры» для меня как для режиссера это победа, знаете в чем? Самое сложное в кино снимать историю, а не действие. В «Трех сестрах» нет действия. Из-за углах стрельнул, потом с кем-то расписался, поженился, поругался – это действие. А в «Трех сестрах» действия нет, а есть история. В кадр садится человек со своей историей. И он нам ее не собирается рассказывать, но мы должны понимать, что за ним стоит гигантская история его жизни, его детей, жен. Вот это очень трудно для режиссера, это очень сложно. Я решился на этот поступок, и сегодня, когда мы сняли уже большую часть картины, я доволен тем, что получается.

- Юрий, скажите, какими качествами должен обладать актер, чтобы вы выделили его из толпы и начали с ним работать?

Грымов:

- Вообще на самом деле я работаю только с талантливыми людьми. Это касается не только актеров, это касается всех. И вам советую, не общайтесь с идиотами, работайте только с талантливыми людьми. И тогда все будет по-другому. С талантливыми, яркими людьми. Тогда вы будете воспринимать. Если вам скажет про кого-то: с этим актером так трудно работать, у него такой характер, - господа, характер есть или нет. Не нужны эти милые трогательные девочки, которые ничего не могут. Работать нужно, жить нужно с талантливыми людьми. И тогда все будет по-другому.

- Юрий, а должно ли, по-вашему, государство помогать кинематографу?

Грымов:

- Нет, не должно. Государство должно создавать условия, при которых выгодно мне как россиянину, коренному москвичу работать в этой отрасли. Это касается не только кино, это касается и мяса, пошива трусов – то, что мы называем производством. Я 35 лет занят производством, я произвожу продукт. Театр ли это, кино, телевидение – это продукт. Поэтому государство должно создавать условия. А просто давать деньги… Я, наверное, еще не настолько мудр и стар, чтобы приходить в кабинет к какому-то чиновнику… Что там они с ними делают, и когда человек выходит с 20 миллионами долларов, я таких секретов не знаю, что он там делал с этим политиком. Какой-то секрет есть. Может быть, мне потом кто-то скажет, передаст это. Я противник того, что тому давать, этому не давать, любимый, не любимый. Я не понимаю. Кино и зритель. Вот зритель должен платить деньги за поход в кино.

- Существует мнение, что для того чтобы создать успешную кинокартину, которая принесет большие кассовые сборы, нужно снимать кино о том, что интересно в первую очередь именно зрителю.

Грымов:

- Я не знаю зрителей. Вот вы сидите передо мной. Откуда я знаю, кто вы такие, чем вы живете? Я вообще даже не знаю, кто вы. И зрителей я не знаю. Меня окружают мои знакомые, я снимаю то, что мне близко. И вдруг это попадает в кого-то.

- Важно делать то, что интересно?

Грымов:

- Мне кажется, наша жизнь здесь и сейчас.

Шнейдеров:

- Жить надо в кайф.

Грымов:

- Конечно. Надо жить, и чтобы вам было не стыдно за прожитое время, и радоваться тому, что вас окружают интересные люди.

Шнейдеров:

- Я не понимаю, почему государство вкладывает деньги в кино, а не зарабатывает на нем. Когда на этот год выделяется 5 миллиардов рублей безвозвратных денег, у меня больше всего вопрос к прокуратуре.

Грымов:

- Пусть выделяют они. Я бы тоже был рад. Но не мне дали, дали другому. Давайте за них радоваться.

- Многие говорят, что в России почти исчезла умная аудитория. Кто ваш зритель, кто будет смотреть именно ваши картины?

Грымов:

- Я считаю, что умный зритель не исчез, он не может исчезнуть по определению. У меня жизнь так складывается, что я часть времени провожу во Франции, а часть в России. Я скажу такую вещь, что очень много общего. Зритель везде одинаковый. Я знаю своего зрителя. Это те люди, которые хотят как можно больше узнать о себе. Не обо мне, не о моих героях, а о себе. Как и мне. Мне интересно все больше и больше узнавать о себе, о своих возможностях, о своих страхах, о своих мечтах. Поэтому эти зрители, которые чего-то хотят, как-то задуматься… Кино это вещь интимная. Конечно, я смотрю какие-то блокбастеры. Но мне иногда бывает скучно, я вышел из этого возраста, мне правда неинтересно. Да, есть прекрасные коммерческие картины, но их очень мало. Поэтому мой зритель это тот, который хочет становиться не банально лучше, а ему должно быть интересно с самим собой.

- Какие критерии успеха фильма в вашем понимании – сборы, то есть количество зрителей, или кинонаграды?

Грымов:

- И то и то не является критерием. Это часть. Вы получили награду – это профессиональное сообщество вас наградило. Это приятно. Когда ты собираешь деньги, зрители голосуют рублем, это тоже приятно. В мировом кинематографе мы знаем примеры, есть фильмы без наград, есть фильмы, которые провалились в прокате, но они любимы мной.

Шнейдеров:

- Что для тебя критерий успеха?

Грымов:

- Наверное, я сижу в самолете, вдруг меня кто-то по плечу бьет. Я поворачиваюсь, она мне говорит: во, Грымов. И показывает вот так палец. Когда люди разделяют то, что я разделяю. Конечно, хочется больших сборов и т.д. Я отношусь к этому с юмором. У меня был случай. Лечу в самолете. Когда люди выпивают, у них сразу узнаваемость повышается. Подходит ко мне один человек. Смотрел на меня весь рейс. Он выпил чуть-чуть, подходит ко мне и говорит: вы знаете, мне так нравятся ваши песни. Поэтому никаких иллюзий по поводу успеха.

Шнейдеров:

- В «Изображая жертву» говорится: «Русское кино в полной жопе». Где находится русское кино?

Грымов:

- Русское кино находится в …